Это упражнение ее воодушевила. Просто и ясно. Геометрия, больше ничего.
Прошло около часа; туман медленно рассеивался, превращаясь в грязные клочья. Небо все еще было затянуто, но по крайней мере впереди стали видны темные очертания леса. Пустота вокруг превосходила всякое разумение. Все словно обесцветилось от сырости, бледно-серое перетекало в темно-серо-стальное, было ощущение дождя без дождя, всепроникающей влаги, вселенской печали, тоски и скуки. Уныние исходило даже от птиц – пролетели несколько диких гусей, несколько одиноких гагар. Таким полным, таким откровенным было это однообразие всего и вся, что ей вдруг захотелось увидеть рекламный щит, небоскреб или огромный стеклянный отель – что угодно, лишь бы яркое, сверкающее, искусственное.
Представить себе это было приятно.
Может быть, когда-нибудь она построит тут казино. «Двадцать одно» под пластиковым куполом. Сплошной неон. Эскалаторы под открытым небом. Она вспомнила поездку в Лас-Вегас несколько лет назад. Одна из этих пустопорожних политических конференций – все оплачивалось из партийной кассы, – и Джон с Тони уговорили ее поехать с ними. Смешно вспомнить, но не прошло и трех часов, как она крепко села на крючок Ей понравилась вся эта суета. Понравился стук бросаемых костей и игральных автоматов, вся эта дробь, которую выбивала математика. Не деньги как таковые завели ее на всю ночь; скорей – хотя она не особенно старалась разобраться – это была возможность колоссального выигрыша просто так, с ходу. Сама возможность. Золотое будущее Все было близко – ближайший кон, ближайшая карта, ближайший час, ближайший стол, где улыбнется удача. Кричаще-безвкусное, надуманное, дешевое в самом фундаментальном смысле, заведение олицетворяло все то, что она глубоко презирала, – и все же как ее возбуждал вид пикового туза, что опускался, точно космический корабль, на улыбающуюся червонную даму! Неважно, что ставка была всего пять долларов. Важно, как бежала по жилам кровь. Предвкушение чуда, восторг везения.
Кэти улыбнулась хмурому утру.
– Ну же, – сказала она и подмигнула. – Шарахни меня.
Через десять минут прямо по курсу показался низкий заросший лесом остров. Самое место для казино. Соорудить что-нибудь блестящее, гладкое. В форме космического корабля или роскошного полного сил пениса.
Она обогнула остров с востока, поправила мысленно линейку.
Потом, выйдя на открытую воду, она вновь скользнула назад, к той необыкновенной ночи в Вегасе. Они с Тони прочно засели у стола, где шла игра в «двадцать одно», – как там было жарко, как все кипело, как быстро росла перед ними груда аккуратных фишек, зеленых и черных! Она вспомнила, как потоком несся сквозь нее азарт. Весь вечер над столом стоял конус мягкого белого света – горячего света, – накаленное, мерцающее сияние. Все было возможно. И роскошь, и счастье. Два с лишним часа они не сходили с места.
Около полуночи к ней сзади подошел Джон. Положил ладони ей на плечи и так постоял, ничего не говоря. Его руки неприятно давили.
– Доходное дело, – произнес он наконец. – Грандиозная добыча. Но не пора ли ее в мешок складывать?
Она вспомнила, как засмеялась.
– Да ты что! – сказала она.
– Понимаешь, нам не следует…
– Смотри, смотри.
Она вспомнила, как переглянулась с Тони, улыбнулась ему, потом толкнула вперед четыре зеленые фишки. Она вся горела. Едва чувствовала пальцы Джона, надавившие ей на плечи. Выиграв, она взвизгнула и хлопнула рукой по столу. Джон нажал еще сильнее.
– Очень мило, – сказал он.
– Еще бы не мило! Гораздо милей, чем ты думаешь.
– И поздно.
– Поздно?
– Поздновато.
– Ничего подобного. Хоть из пушек пали – все равно не уйду.
– Ладно, как знаешь. Что-то это на тебя не похоже.
Тони посмотрел на него, растянув в улыбке широкое бледное лицо.
– На какую «тебя», интересно? Мне сдается, у нее этих «я» навалом. «Я» здесь, «я» там.
– Вот оно как.
– Ага.
– Помолчав, Джон выдавил из себя смешок
– Я что-то не понимаю.
– Ладно, проехали, – сказал Тони.
Она вспомнила, как руки Джона соскользнули с ее плеч. Он еще раз принужденно усмехнулся и двинулся сквозь толпу.
– Не берите в голову, – сказал Тони.
– Не буду. Я и забыла уже.
– Не имеет никакого значения.
– Конечно, не имеет.
Они поиграли еще несколько минут, в течение которых их фишки начали быстро перекочевывать на другую сторону стола; потом забрали в кассе выигрыш, перешли в людный бар с мягкими кожаными сиденьями и взяли по коктейлю. Даже потеряв немного под конец, она выиграла восемьсот с лишним долларов; и все же она чувствовала только боль в животе. Опять казино было только казино.
– Карты приходят, карты уходят, – сказал Тони. Он внимательно на нее смотрел. – Так наш мир устроен. Он тут ни при чем.
– Паршивец.
– Нет, нет.
– Гнусно все-таки, – сказала она. – Прямо вынести не может, когда кому-то хорошо.
– Кошелек-то у вас все равно туго набит.
– Дело не в деньгах.
– Не в деньгах?
– Нет. Кое в чем получше. – Она чувствовала, что в голосе ее звучит обида, чувствовала приставшую к нёбу горечь. – Я хочу сказать, ведь здорово было, правда? Восторг, полет. Словно – ну, я не знаю, – словно волшебство какое-то.
– Да нет, не волшебство. Удача.
– Как хотите. Все равно у нас была чудесная команда.
Тони опустил глаза в свой коктейль, помешал его кончиком большого пальца.
– Это верно, – сказал он, – но деньги тоже важная вещь.
– Ощущение славное было, вот что. Потом он приходит и все рушит, губит волшебство.
– Не намеренно.
– Откуда я знаю?
– Просто так он устроен, – сказал Тони. – Характер такой.
– Об этом лучше не будем.
– О чем тогда?
– О чем-нибудь хорошем. О том сиянии.
– Это было прекрасное, долгое, победное сияние.
– Да, – сказала Кэти.
– Можно еще разок попробовать.
– Чуть попозже. Тут хорошо сидится.
Она вспомнила, как Тони издал короткий потрескивающий звук, словно компьютер, обрабатывающий очередную порцию данных. Его быстрые маленькие глазки метнулись через весь зал. Нервный, подумала она, или чем-то постоянно встревожен – взгляд все время бегает, ни на чем не может остановиться. Странный тип. Грубоватый, застенчивый, циничный, тщеславный, бестактный и неуверенный в себе чуть не до самооплевывания. Составные части плохо друг с другом сочетаются. Как вот он одет сейчас вельветовые брюки от костюма, розовая спортивная рубашка и видавшие виды черные ботинки. Смешно, но скорее печально. Рубашка увеличивала его живот, наверно, фунтов на двадцать. Жидкие бесцветные волосы были гладко зачесаны назад.
Чудной, одним словом. Особенно глаза. Вечно мечутся туда-сюда, вечно выискивают новые углы зрения.
Впрочем, его голос, когда он заговорил, звучал мягко и раздумчиво. На нее он не смотрел при этом.
– Тут, наверно, надо вот что держать в уме. Ваш благоверный, он не то чтоб шибко верил в красотку-удачу. Риск – не его конек. Он же фокусник. Если надо, подтасует карты. Удача тут ни при чем.
– Это вы его защищаете?
– Нет. Я бы так не сказал.
– А как бы вы сказали? Очень хочу услышать.
– Так он устроен, вот и все. – Тони допил коктейль. – В конце концов, вы за ним замужем, а не я.
– Верно. Интересная мысль. – Она поглядела в другой конец казино, где стоял Джон с группой молодых законодателей. У всех такие свежие лица. Все такие элегантные, стильно подстриженные, наодеколоненные.
– Как бы то ни было, – сказала она, – он не карточный шулер.
– Как вам будет угодно.
– Не шулер, нет.
– Еще коктейль?
– Конечно, и большой. Он не обманщик.
Тони улыбнулся и посмотрел на нее, но, скользнув по ее лбу, его взгляд тут же устремился куда-то в сторону. Тони хмыкнул.
– Нет, думаю, что нет. Убить драконов, накормить голодных. Меня лично это восхищает. Другое дело, что он не допускает саму возможность проигрыша. – Он грузно откинулся на спинку стула. – Вот взять это хобби его. Человек тащит из шляпы кролика – вы же не кричите «Обман!», правда? Вы знаете, что это фокус. Это и задумано как фокус. А вы бешено аплодируете и думаете «Ого, ловко это он, однако». С политикой в точности то же самое. Трюкачи, у каждого свои пассы. – Он помолчал, улыбнулся ей. – Грязно то, что неэффективно. Природа этого зрелища.
– Вы, значит, тоже такой?
Он усмехнулся.
– Верный помощник. Подношу реквизит. Кроликов там.
– Но вас же это восхищает. Вся интрига.
– Увы, увы. Восхищает – не то слово.
– И Джон восхищает?
– Мой хозяин и повелитель. – Тони вздохнул. Помахал официанту и, перевернув бокал, поставил его на стол. – Мой Дэвид Копперфилд.[30] Может, когда-нибудь перетащит меня в Вашингтон, там мы такое представление закатим – ух!
– Поезжайте один, – сказала Кэти. – Становитесь звездой.
